Go Marchin' In, в ритме Киплинга

Go Marchin' In, в ритме Киплинга
(Утром, идя парком на работу)

Я забываю после душа опять надеть крест
И пропускаю литургию, чтобы спать лишний час,
Но я взываю к Тебе из таких безумных мест -
Во имя чье, не разобрать, но Ты и там среди нас.

Мне снились чьи-то голоса: "своим путем", "ни за кем",
И "сколько можно цепляться", и "пора бы давно",
Но Ты веди меня за руку, пока не надоем,
И даже если надоем, веди меня все равно.

Ведь без руки Твоей не быть ни морю, ни кораблю,
Ведь у Тебя в руке небо, как серебряный флаг.
Еще беда моя, Господи, - людей не люблю,
Но дай мне силы поступать, как будто это не так.

Избранные места из смс-переписки с Горынычью

Избранные места из смс-переписки с Горынычью
Алекс (Асташково) - Юстасу (озеро Комо, Италия):


Мой карандаш простой,
Без вывертов и магий.
Мой карандаш - простой,
Ему не быть пером.
Напишем и сотрем,
Хватило бы бумаги.
Напишем - и сотрем.
Напишем - и сотрем.

Нас хором не споют
В канканах и шантанах,
Нас не прочтут с листа
За праздничным столом.
Как в небе облака,
Как ветер на барханах,
Как волны на песке,
Напишем - и сотрем!

Юстас - Алексу:

Сотрем и вновь напишем,
Сотрем и вновь напишем,
И вновь себя сотрем.
Мы падаем все выше
Со снегом и дождем.

С турецким акцентом

С турецким акцентом
+++
Медленно нарезаю круги
в лазурной воде
под крик муэдзина...

+++
Маки Иерополиса -
Кровь великого Рима.
Репейник Иерополиса -
Тернии вечного Рима.

И куда теперь деться -
Всюду видятся мне
Стяги Львиного Сердца
На крепостной стене.

О Истамбул!

+++
Вот, в соленый и горячий
Я вхожу в бассейн термальный -
И оказываюсь в супе
Из примерно ста японцев,
Мелких, гладких и блестящих,
Как картошка молодая...

+++
Как глаза горожанина отдыхают на пространстве и безлюдье.

+++
"А вот это, - сказал Ислам, гид в автобусе, - гора Арарат. - И вдруг загрохотал: - И он никогда не был армянским! И не будет!"
"Пой, пой" - беззлобно думала я, сидя рядом и льстиво глядя в его янычарские глаза.

+++
Хамам. Массажистка, чуть говорящая по-русски, вдруг остановилась и сказала: "Нельзя верить турецким мужчинам". Потом, что-то еще раз обдумав: "Нельзя верить турецким мужчинам".
Отзвуки лирической истории, подумала я. И только джип-сафари раскрыло мне подлинную, всеобъемлющую суть этой тезы.

+++
В каждой стране я прежде всего выучиваю "спасибо". В туретчине - хрен выучишь. "ТэшекЮр эдерИм" - а? Не слабо? Десять дней я его учила. Выучила и улетела.

+++
Турки отрезали себя от своего османского прошлого, как немцы - от нацистского (и германского заодно). Говорить о нем не велено. Ноль традиции. Ковры, самоцветы - это пожалуйста. Янычары, сипаи, ятаганы - ни-ни. Вот только Арарат, мерзавцы, не отдают...

Письмо, найденное в бутылке

Письмо, найденное в бутылке
Вода уничтожила его начало, вот то, что осталось.

...Да и я без гермошлема хороша необычайно,
Без костюма химзащиты и без бластера подмышкой.
А мозги - они же тута! Плюс пристрастия и вкусы -
Неизжитая привычка к благородным или умным
(Повезет, так "и", не "или")...

Знайте тигры и тигрята, хомячкИ и вы, хомЯчки:
Через обруч можно прыгать, если ты родился в цирке.

Даже если страстно любишь цирковое это дело,
Все равно однажды вспомнишь, что родился-то в пампасах,
И в окошко - прямо с тумбы! И по улице... И в гавань...
И на палубу... И вот он - старый добрый милый берег!

Остаюся с уваженьем,
Лета два ноль ноль седьмого,
из Пампасов -
Хомячок.

Скоттский дневник. Московский эпилог

Из архива. Московский эпилог Скоттского дневника
Оказывается, эпилог существовал в виде письма, которое сейчас, благодаря любезности адресата ;), вернулось ко мне как сувенир. Что ж... история закончилась так.

Двумя поездами добралась до Эдинбурга,прождала там своего рейса на Хитроу часиков этак пять... Из Хитроу должна была лететь ночным аэрофлотовским рейсом, который прибывает в Москву в 5 утра. Денег не оставалось практически совсем (то есть, по моим расчетам какие-то полторы копейки на карте и столько же наличными - на кофе и перекусы, коротать время
в аэропортах). Сигареты - тоже расчетное количество. Но все это ерунда, потому что (по моим представлениям) еще чуть-чуть, и я дома.

Что оказалось. Во-первых, ночью из Хитроу летают только Аэрофлот и какие-то бедные негры и азиаты. Кондишн отключается. Жара, в огромных коридорах флайт-коннекшн дышать нечем и ни души. (Огромный опустевший аэропорт смотрится жутковато). Я добрела до точки, которая была указана на схеме,
полученной в Эдинбурге и уселась под дисплей - ждать, когда напротив моего рейса надпись "Подождите" сменится чем-нибудь более позитивным, и пить на последние пенсы апельсиновый сок. При этом я еще была довольно тяжело нагружена: чтобы в Москве было легче кантовать дорожную сумку, сделала ее легкой (и она теоретически должна ехать сама из Эдиндурга в Москву), а за
плечами у меня весьма увесистый рюкзачок, потому как тяжести легче таскать в нем. И в руках, естественно - спиртное, которое я везу один пузырь в редакцию, другой - начальнику, третий - друзьям. Пузыри мало того, что тяжелы, еще и при каждом шаге неприличным образом позвякивают, мол "Будем
здоровы". При этом я с дороги грязна, в отсутствие воздуха обливаюсь потом и вообще сама себе противна, скорей бы в самолет. (Я всегда, когда таскаю тяжести, сама себе противна).

Загорается приглашение пройти к гейту. Иду. И уже там у гейта понимаю, что для регистрации на рейс оно загорелось как-то
поздновато - через 50 минут вылет. Так и есть: у всех на руках уже посадочные талоны, а я подруливаю еще с билетом, я пропустила регистрацию.

Изъявляю готовность немедленно пойти зарегистрироваться (мне случалось и позже), но лицо у дамы вытягивается, короткий созвон... "К сожалению, вы не сможете сегодня улететь". "Почему? Ведь еще есть время!" - "У них овербук,
они продали больше билетов, чем мест в самолете. Рейс полностью загружен, регистрация окончена".
У меня подкашиваются ноги. Что-то блею, мол и как же быть? Она препоручает меня еще одной даме и с той мы идем, по дороге дама объясняет, что придется переночевать в отеле... "Но у меня нет денег" - "Не беспокойтесь, отель оплачивает Аэрофлот". Тут мне делается не по себе. Она не знает, что такое
Аэрофлот, зато я знаю. Меня сбывают на стойку "Эр-Франс", после я выяснила, что у Аэрофлота соглашение с Эр-Франс, наши только продают билеты, а французы осуществляют все клиентские сервисы. Что объяснимо. Дама по имени Мари начинает мне что-то объяснять про отель... "Сейчас подойдет девушка из Аэрофлота, вы с нею все решите". И вот приходит девушка из Аэрофлота. Я
смотрю в ее цинковые глаза и понимаю, что песенка моя спета. "Ничего вам Аэрофлот оплачивать не будет. Это только для тех, кто пришел вовремя, но не улетел. А вы опоздали на регистрацию. Можете попробовать улететь завтра, правда, вероятно, вам придется заново покупать билет. Но вы вряд ли улетите, максимум - попадете в лист ожидания, у нас на все рейсы овербук..."
Я объясняю, что билет заново покупать не могу при всем желании. Она милостиво делает какую-то отметку в моем, оказывается, он все-таки действителен (ну, не удалось меня раскрутить на бабки, ладно, шут с тобой, лети так...) Где я могу переночевать? На креслах в зале вылета. Показать? Вы
что, думаете, я с вами тут буду гулять? У меня рабочее время уже кончилось.
"Слушайте, - говорю я, - ну будьте человеком, у меня ноги подкашиваются. Пойдемте куда-нибудь сядем, и вы мне все объясните: где банкомат, где кресла, где телефон - у меня же мама с ума сойдет..." Она оценивает мой кондишн и понимает, что если она меня не посадит, ей придется задержаться еще немножко, уже кантуя тело и объясняя официальным лицам, откуда оно взялось. Мы идем.

Про банкоматы я спросила неспроста. При последнем расчете карточкой мне показалось, что либо она способна на овердрафт, либо я чего-то недорасчитала - в лучшую для себя сторону.
Она уже готова оставить меня на креслах, тут я смотрю в билет. "Это ничего, что я - Ольга Демина?" (Я была доведена до такой мизерабельности, до состояния желе, что уточняла совершенно серьезно: мол, я не против, Демина так Демина, может, так надо...) - "А вы кто?" - "Вообще-то Фотьянова..."
(подразумевалось: а дальше как прикажете, мне бы только улететь).

Ах, - всплескивает руками девочка, выхватывает билет и, гарцуя уносится вдаль. А навстречу ей уже вдали показалась встревоженная Мари - там, внизу, Демина обнаружила, что она теперь Фотьянова, и интересуется...
Они обмениваются билетами, и тут Мари смотрит в мою сторону и что-то начинает выяснять. Ее явно интересует, что эта, в прошлом явно приличная дама, делает на креслах среди закутанных в тряпье арабов и негров, свернувшихся черными калачиками. Девочка отвечает. Дальше происходит очень
быстрый обмен репликами, и девочка с цинковыми глазами испаряется, как дурной сон. Мари вручает мне билет. "Сейчас я дам вам ваучер на отель.
Два ваучера на питание - поужинать и позавтракать. Два билета на автобус - доехать туда и обратно..." "Кто будет платить? Аэрофлот отказался", - честно предупреждаю я. "Не беспокойтесь, это за счет Эр-Франс. Да, и вы говорили,
что вам надо позвонить домой. Пойдемте, позвоните с моего телефона".

Через два часа с начала этого кошмара мы с Деминой (летящей из Дублина, но, в отличие от меня, вовремя пришедшей на регистрацию), свежие и мытые, пьем наш ужин в баре "Меридьена" - порцию за порцией и беседуем о возможностях
конных путешествий по Ирландии.
Мари я не забуду никогда. Она была совершенно не обязана ничего для меня делать. Видимо в ее голове просто не укладывалось, как можно так обращаться с клиентом.

На следующий день мы почти благополучно улетели в Москву первым рейсом, правда багаж отправился в Париж, но я его понимаю. Налегке, проторчав лишних два часа за оформлением багажных заявлений, я выруливаю из Шереметьева и еду
домой. Приключения окончены, эта мысль смягчает обычный шок от встречи с родным городом.
Не тут-то было.

Казалось бы, какая мелочь - нет горячей воды (обычное летнее отключение на две недели). А последствия... Пока мама греет воду, собачку надо вывести пописать. Я снимаю рюкзак и штаны, накидываю легкое платье (здесь жара) и отправляюсь обойти с собачкой вокруг дома. По привычке улыбаюсь прохожим
(они шарахаются), здороваюсь с продавщицей в магазинчике (она пугается), и вообще - еще пока живой, нормальный человек (знаю, что это выветрится за день-два, но тем приятнее пока ходить по родному городу милым, расслабленным, цивилизованным человеком, а не волком рыскать, озираясь и сканируя местность на предмет тревожных сигналов). Иду дворами, поворачиваю
к своему дому - вдруг слышу крик. Девичий голос с неподдельным ужасом: "Не хочу! Не поеду! Отпустите меня, умоляю!" Подхожу - этакой респектабельной походкой дамы с собачкой, до краев полная гуманизма, гражданского сознания и уважения к правам человека. Вижу - мент отдирает от ограды девочку лет
19-ти, явно приезжую, а она вцепилась в ограду и голосит. Невдалеке другая - она могла бы убежать, но она умоляет какую-то местную бабку подойти и заступиться. Бабка, шелестя юбками, уносится прочь. Девочка обреченно возвращается - не бросает подругу. "Что происходит?" - интересуюсь я. Когда
проявляешь дружеский и неподдельный интерес к людям, они ведут себя парадоксально. Мент вытягивается и рапортует мне, что они приезжие, без документов о регистрации, по кодексу он может и должен их задержать для выяснения личности. "Откуда они?" - "Говорят, из Балашихи, штаны там шьют. А вообще - из Тирасполя. На заработки приехали". Сейчас в Москве очень много
приезжих проституток всех возрастов, но я смотрю и вижу - не похоже. Или уж совсем, уж очень хитрые. К тому же вторая не сбежала. И страх там настоящий, не досада, что теперь всю ментовку задарма обслуживать придется, а именно ужас приличной девочки перед той же самой перспективой.
- Девочки, говорю я, - что вы кричите? Ну, давайте эту проблему решать как-то. Сейчас проверят ваши слова и отпустят. Ну, оштрафуют, в худшем случае. Если вы боитесь ехать, давайте, я с вами съезжу, посмотрю, чтобы все
было нормально. Подождите меня здесь, - это я уже менту, - я сейчас собачку домой отведу, и поедем. (Причем, я верю в то что говорю, у меня еще сознание не переключилось на российскую программу).
Неуязвимость - это свойство самого человека, а не среды, я это давно знаю. Невозможно представить себе, чтобы менту - разнузданному, лишенному всяких тормозов, развращенному своим всесилием и безнаказанностью, так сказать, а он... соглашается.

Возвращаюсь, отдав маме собачку и сунув в сумку загранпаспорт - первое, что попалось. Мы едем в ментовку. Девочек там тут же уводят за железную дверь за которой - темное, забранное решеткой во всю стену помещение, на лавках вдоль стен сидит человек восемь жутких мужиков - кто в струпьях, кто в наколках.
Среди них и бомжи, и убийцы и просто невезучие вроде моих подопечных. Я подхожу к перегородке, за которой - двое "приемщиков", дежурных.
Те же цинковые глаза. "Вы им кто?" - "Никто, я просто поехала, чтобы им не было страшно". - "Теперь идите". - "Вы не поняли, я хочу убедиться, что их проблема разрешилась".- "Как это?" - "Ну вот, вы их задержали, теперь что дальше с ними будет? Когда и при каком условии их отпустят?" - "Их не отпустят. Они нарушили закон". - "Что, никогда больше не отпустят? Так ведь
не бывает, (это я объясняю ментам, честно, ласково, глядя в глаза), есть ведь какая-то процедура?"
Мент слегка ошизел. Он впервые смотрит на меня, а не сквозь.
- Слушайте, я не понимаю, а вам-то это зачем надо?
- Я же говорю, я приехала с ними, чтобы им не было страшно, потому что они боялись, и мне их было жалко, и теперь...
- Зачем вам это надо?! Кто вы им? Почему вы за них заступаетесь?
- Никто. Мне их просто жалко.
- Что, вот так вот просто жалко?
- Да. А что?
- Женщина, идите, идите (у него срабатывает вариант, что перед ним крэзи, таких он много видел). Их отпустят (проникновенный взгляд в глаза). Обязательно. Сегодня же.
Есть соблазн ретироваться, но надо стоять. Это я их сюда привезла.
- Я не сомневаюсь. Если, конечно, они те, за кого себя выдают. Но мне бы хотелось знать процедуру. Понимаете, может быть надо куда-то позвонить, в ту же Балашиху, где у них документы.
- Никто никуда звонить не будет. Процедура такая (вот привязалась... вроде шизанутая, но так уверенно говорит, что поди знай - еще хлопот не оберешься, вдруг это провокация какая). Их здесь держат три часа, больше - не имеют
права. Если за это время они не предоставят документов, переводят в спецприемник для выяснения личности. Это не арест, поэтому на выяснение личности предоставляется тридцать суток. Запрос из спецприемника пойдет в Молдавию, оттуда придет подтверждение и их фотографии, почтой...
- А Интернетом? Ведь так быстрее?
- Вы что, с Луны? Откуда в милиции Интернет? Два дня назад только проводку сгоревшую починили, а перед этим неделю сидели без света, без связи, без всего. Интернет! В общем, когда личности установят, они отработают на принудработах стоимость своего пребывания в спецприемнике, а потом будут депортированы.
- Но ведь они ничего не сделали! - я продолжаю ломать комедию.
- Они убегали от милиционера, который проводил задержание.
- А если я съезжу в Балашиху и привезу их документы?
- Езжайте.
- Но скажите мне адрес, они говорили, но я не запомнила.
- Ничего я не скажу. Слушайте, вы что, больная, зачем вам это надо?
- Неужели нельзя штраф наложить?
- Можно, но они его не заплатят. У них нет таких денег. Они же нищие!
- А можно за них заплатить?
- Вы, что ли, будете платить?
- Если это решает проблему, то да.
В этот момент он окончательно понимает, что не крэзи. Скорее -
содержательница борделя или какая-то еще мошенница-уголовница.
- Ваши документы. Кто вы им? Откуда знаете?
Я протягиваю загранпаспорт, он кидает его в ящик стола.
- Это нас не интересует. В нем данных о прописке нет.
- Я могу сказать свой адрес.
- Ты понимаешь, что мы тебя сейчас сунем туда же, куда их, - тихо говорит мент, - и никто не узнает, куда ты делась.
В этот момент я окончательно возвращаюсь на родину. Меня охватывает животный страх, как лунатика, который проснулся и увидил, что висит на карнизе двенадцатого этажа. Мент говорит чистую правду. Я могу исчезнуть - сейчас.
Моя задача - не вписаться ни в одну из его схем (сумасшедшая - уголовница).
Я несу ему, как на духу, что человека нельзя подвергать наказанию, если он не виноват, что жалеть людей попавших в беду - естественно и т.д. и т.п. Что я в прошлом учительница, поэтому не могу пройти мимо молодых и глупых... - словом, вываливаю ему чистую правду, от души. Глаза у него делаются как
тарелки. Он вынимает паспорт, начинает изучать. Там - виза на визе. Блин, и на бандершу непохоже.
- И чего, часто вам помогали, вот так вот, за здорово живешь?
- Не далее, как вчера! (Виват, Мари!). Я осталась одна в Лондоне, без денег и документов (шире! Шикарнее врать!) потому что мой багаж и все билеты случайно улетели в Париж, и я была в отчаянии, и мне помогли, поэтому я понимаю, что девочки чувствуют... Я вышла с собакой, вижу... Потому и
паспорт этот, я только что прилетела...
(Видимо баба какого-то непростого человека, - решает мент. - Ну, ладно, пусть чудит.)
- Париж... - мечтательно говорит он, - Лондон... Красиво живете. Ладно, заплатите за них штраф, и мы их отпускаем. Как вы там с ними рассчитываться будете, это не мое дело.
- Прекрасно, - говорю я. - Вы принимаете банковские карточки?
Немая сцена.

У меня было два часа, чтобы съездить снять наличку - к счастью, деньги были.
Девочки выпали на меня в полубессознательном состоянии, плакали, смеялись, но были очень напряжены, их предупредили, что теперь я сделаю попытку завербовать их в проститутки. Они расслабились, только увидев автобусную остановку, с которой их заловили. Их работодатель предупреждал не соваться в Москву, но
разве же усидишь? Я произнесла речь на тему: легких денег не бывает, а без образования тем более, сунула их в автобус и поплелась домой. И наконец-то помылась с дороги.

Честно говоря, у меня не было удовлетворения, какое бывает после удачно сделанного дела. Наоборот. Какое-то гадкое ощущение. А если бы мы с собачкой пошли другой дорогой?

Скоттский дневник

Из архива. Скоттский дневник.
5 июля 2002.

Stirling

Шотландское "р" очень похоже на русское. И вообще, они ребята что надо, свои. Даже слишком. Нет того блаженного вакуума, как в Англии. Улыбки зажигаются, как лампочки, глазной контакт постоянный. Вся страна безостановочно друг другу улыбается.

Я, кажется, начинаю понимать, что такое – шотландский юмор. Это вкусный хохоток вместо тонкой английской улыбки.

Все началось с самолета Лондон-Эдинбург. Я пыталась справиться с картой (развернуть и сложить наоборот) и при этом не задеть соседа. Я шуршала ею пятнадцать минут, как хомяк. Безуспешно. Тогда я свернула ее кульком и сунула нос внутрь, чтобы хоть так, но посмотреть, куда лечу. И тогда сосед захохотал. Потом извинился – "… но это было так похоже на игру на гармошке!" (accordeon). Вдвоем мы развернули карту, и через 10 минут я знала, где он живет, кем работает, как зовут жену и сколько лет сыну. Потом он подвез меня до станции (кэб оплачивает его фирма), расстались друзьями.

Ехала без билета. Все, у кого пыталась узнать про билет, махали рукой. Мол, какие билеты, всего две остановки. Понимаю, почему они так сопротивлялись англичанам.

Стирлинг. Замок на скале над городом. Скала утопает в тропическом лесу, замок врывается башнями в грозовые тучи. Подобное я видела на Акрополе. Наверное, все горные обитатели – родня. Там Акрополь над священной рощей, здесь castle над лесом. Там – Ареопаг, здесь – Ladies’ Rock. Над кладбищем.

Это самое волшебное кладбище, которое я видела. Слова бессильны передать. Попробую.

Там тихо и просторно. Оно на вершине высокого холма – любимое место городских прогулок. Парами, семьями, но очень тихих, вечерних. Оно похоже на парк – стоят скамейки, цветут клумбы, бегут аллеи. Оно уходит в то же грозовое небо, что и замок неподалеку.

А вокруг холма, у подножия, раскинулся город в обрамлении уже других – дальних – гор, из-за которых изливает свет заходящее солнце.

Была у King’s Knot. Запах свежескошенной травы – просто экстази какое-то. Я внутренним голосом визжала от восторга.
В траве прыгнули.
- Кис-кис-кис, - поздоровалась я.
Прыгнули еще раз, и я увидела длинные уши и короткий хвост над белой заплаткой на попе. Кролик.
И дальше они стаями распрыгивались из-под ног, как в Москве – воробьи.

Не могу больше писать, засыпаю.

7 июля 2002, вечер
Между прочим, тут практически белые ночи. Смеркается только к 11 вечера.
Сегодня была в Эдинбурге. Мораль: замки надо смотреть до 11 утра либо после двух, когда по местному трудовому законодательству водители экскурсионных автобусов захлопывают двери и, бросив отставших и потерявшихся, едут отдыхать. В 12 дня замок был гигантским муравейником, похожим на час пик в метро Комсомольская или на площадь Навона в любое время суток.

На артиллерийской галерее стояли восемь пушек. На каждой сидело верхом по счастливому тинейджеру, а друг (подружка) снимали эту нетривиальную композицию на пленку, чтобы потом поменяться ролями. Еще по дюжине тинейджеров чинно ждали своей очереди залезть на пушку и улыбнуться в объектив.

А я чего так припозднилась. Я же начала с Национальной галереи.
Предыдущие три воскресенья Национальная галерея бастовала. Как так, - подумала я. Гейнсборо и Рембрандт говорят друг другу: шабаш, брат, попили нашей кровушки – и в тот же миг все леди и джентльмены на полотнах и все многозначительные головы старух вкупе со стариками поворачиваются к зрителям затылками…

Все оказалось проще. Бастовали музейные работники, которым тоже хочется по воскресеньям отдыхать. Ибо Национальная галерея, как война, выходных не знает. Но пик туристического сезона сломил решимость осажденных, и мне удалось туда попасть.

Еще мораль: Италией надо заканчивать. После венецианской школы и Флоренции все собрания кажутся пресными, как паровая котлетка после сырокопченой колбасы. Это не лишило однако меня тихой радости при виде автопортрета Рембрандта. (Почему у меня всегда перед Рембрандтом колени подгибаются?)

Очень много Рубенса. Я его не выношу физиологически. И так, и этак заходила, - не получается. Мертвечина, причем тухлая. Мясо. Мясо. Снова мясо. Такой напор телесного изобилия, какого на самом деле не бывает. Плакатное сладострастие импотента. Поняла, кого красавицы Рубенса мне напоминают. Красавиц Гоголя. Малороссийский вечный девственник живописует своих коралловогубых, белокожих панночек примерно с той же интонацией, что Рубенс – своих.

Еще два сюжета

Портрет собачки Callum. У очень богатого мецената было две собачки. Одна – Callum – умерла. И он завещал Национальной галерее огромное состояние при условии, что портрет любимицы будет выставлен там на протяжении всей жизни безутешного хозяина, а после его смерти галерея обязуется содержать его вторую собачку, которую, хозяин, видимо не надеялся пережить. Галерея выполнила предписанное: закрыла глаза сначала меценату, потом – второй собачке. Но портрет первой убирать в запасники не стала. Так он там и остался на веки вечные.

Портрет очаровательной молодой дамы. Она умерла молодой и пламенно любимой женой какого-то лорда. Лорд после этого не мог смотреть на портрет, выкинул нафиг, и тот оказался в груде хлама, которую раскопали уже только праправнуки.

Вообще по портретам становится ясно, что в Англии к собакам относятся любовно, к детям – строго, к женщинам – благоговейно, к мужчинам – с юмором.

А вчера…

Заснула. Что же было вчера? Ах, да.
Stirling Castle до обеда, Dunblane – после, и пешая прогулка под вечер. Замок был обязательной частью программы и благодаря отличному аудиогиду – далеко не худшей. Научилась узнавать в лицо национальных героев. Бородатый мужик (взлохмаченный, с непокрытой головой) – это Уоллес. Второй – Брюс, этот в шлеме.

Стать национальным героем в Шотландии было, похоже, просто. Надо было резать не всех подряд, направо и налево, а только налево – англичан. Генезис национального героя: второй (значит, неимущий) рыцарский сын становится сильным, голодным, умным герильеро. Уоллес добывал пропитание себе и своим людям разбоем, пока англичане его не повесили. Брюс – такого же замеса – в свободное от разбоя время успел провозгласить себя королем и даже стать им. Вот что интересно – у англо-саксов герильеро способен выстроить государственность и заложить основы единства нации. А у нас? Стенька Разин, да дедушка Ленин…

Потом отправилась в Dunblane. Хилый собор. Зато совсем даже не хилая гора Holmhill, на вершине которой основал когда-то свою обитель (сейчас не существующую) святой Blane, чьим именем назван город. Туристическая карта предлагала обойти этот холм далеко стороной. Я, естественно, не согласилась.

Маленький нюанс. Здесь есть места, которые тебе навязывают, в которые тебя зазывают, хватая за штаны. Фактически, вся страна покрыта частой сеткой таких мест. Среди них есть значимые, есть пустышки – прилагательные из туристических буклетов все равно будут все одинаковые и в превосходной степени. Это набитая тропа, витрина, ширпотреб.

А есть места, про которые ничего нельзя узнать. До них неизвестно, как добраться. Они подворачиваются случайно и только очень внимательному глазу. Имя, строчка, старые знания, дедукция, ассоциации… и вот что-то пихает тебя под ложечкой: настоящее! Мне туда НАДО. И если проявить упорство, откроется священная гора, волшебный колодец, лабиринт или незаметный, незнаемый каменный круг, мимо которого местные жители опасаются ходить после захода солнца.

Holmhill – из таких мест. Повторялась история с St Catherine’s Hill в Винчестере. Место активно не подпускало. Два раза я вломилась на частные территории – сначала особняк, потом – богатый поселок престарелых. Холм надо мной был. Дороги на него не было. Не было даже тропы. Место гудело смыслом, жизнью и волей. Я полезла напролом, сквозь высокую мокрую траву и глину. Запустение, рухнувшие ограды, земля под ногами раскисшая, малина и крапива сплетены в колючую проволоку. И вдруг все расступается. Перед тобой ровная, почти идеально круглая, просторная поляна на вершине холма. Вековые, в три обхвата, дубы, обступают ее ровным строем. Под ногами, откуда ни возьмись – тропинка. Трава свежа, изумрудно-зелена, а на краю поляны поваленное дерево. И тишина нечеловеческая, даже птицы молчат. И радостный круг зеленых дубов…

There are the hills, where Heavens speak to Earth,
Their grassy tops as flat as flat can be.
Come, linger, learn: there’s neither death, nor birth,
But mere being
In Eternity.

Было похоже на St Carherine’s Hill и на Акрополь.
Кролики бросаются врассыпную из-под ног, как кошки. А на холме за Стирлингом видела белку, похожую, как две капли воды, на Катю Вишнякову.
Пешком отправилась искать Old Kirk Logie – место темное, кишащее душами ведьм, сброшенных со скалы над ним. Потом для очистки была построена эта самая Old Kirk. Возвращаясь, испугалась. Вечерело. Дорога от Оld Kirk идет между каменными стенами, от них отражается эхо – запаздывающий звук шагов. Показалось, что кто-то или что-то, дремавшее в развалинах церкви, проснулось и пошло за мной. Страшная мысль в сумерках при мелком дожде.

Потом вышла из леса на светлое пространство. Шагаю и думаю себе. Вот – вечер. Вот я, иду по Шотландии. Бред какой-то.

Да, об овцах!
Это наша овца, когда пасется, то просто себе пасется. Английская овца – работает. Это видно по тому остервенению, с которым она рвет траву, время от времени бросая быстрый взгляд на тебя, проходящую рядом. Смотрит урывками, потому что некогда. Надо пастись. Надо щипать траву. Это читается в ее глазах – пуританки, честной протестантской труженицы.
Не фанатизм. Скорее, овечья морда хранит выражение добродетели и покорности судьбе, как у викторианской леди, третий год вышивающей бесконечную накидку к алтарю, потому что праздность – грех.
Викторианская эпоха ввела в обиход теорию облагораживающего женского влияния, обожествила добродетельную даму и внедрила в язык слово improving – improving book, improving companion – на правах прилагательного. Самые прелестные памятники на кладбище – женские и сопровождаются рассказом об их подвигах: благотворительность, забота об отцах, воодушевление мужей...

13 июля.

Callander

Курортный город. Все курортные города вкупе с курортниками – на один лад. Ужасны. Я догуляла до водопада. Очень красиво.
Позади 4 дня школы. Масса ошеломительных впечатлений. Набросаю конспектом, а то ведь забуду.
Спортивные мужики. Нормальные тетки (не пираньи). Менеджмент как футбол или война – атавизм романо-германского сознания. (У нас – греко-византийского: абсолюты, натурфилософия…). Менеджмент с человеческим лицом? "Съешь слабого" заменяется на "Будь сильным", подразумевается: "не то съедят". Военно-игровая психология.
Интересно, откуда в тупые головы рыцарей забрела идея о том, что слабого нельзя есть, его надо защищать? (Женщины и больные – символы слабости, красный крест св. Георгия и т.п.)
Мышление сильное, точное, целенаправленное. Ужасно скучно. Если ставить цель, то к ней и придешь. Но больше – ни к чему.

14 июля.

Milngavie.
Произносится Mulgai. В жизни не догадаешься.

Школа забылась как страшный сон. Сегодня утром прочитала описание маршрута. Сумку таскать до машины и обратно. Поняла, что не натаскаюсь. Сборы в спешке – это значит, за отсутствием одной необходимой вещи берешь 10 – на замену. А потом покупаешь все необходимое на месте. Прикинула, не отправить ли лишнее посылкой в Москву, ан – воскресенье, почта закрыта. Короче, нашлась в отеле в Callander дивная пожилая леди, которая завтра отправит мой багаж. PhD, между прочим, учительница английского и литературы и бывший член Шотландского парламента. Как подумаю, что спихнула на нее свои драные джинсы…
Отель плохенький, хуже я пока здесь не видела.

Поехала по кольцу – автобусный тур по Trossachs. Ошеломительная красота. Тур этот, конечно, превращает ее в собачьи консервы: автобусик мчит, смотришь в окна, ах! – и мимо. Нефиг отвлекаться от главного: ты турист, и тебя везут тратить деньги. Иначе, сам понимаешь, друг, на что мы будем всю эту красоту содержать? Тем более, что ничего плохого тебе не предлагают. Вылазь!

Я вылезла у Loch-Cathrine. Это длинный такой лох в обрамлении гор. Источник шотландской воды – оттуда водозабор чуть ли не на всю страну. Нечеловеческая чистота: травинка к травинке, листик к листику, вода кристальная. Склоны хранят эхо копыт коней Мак-Грегоров, клана, знаменитого тем, что местный закон гласил: увидишь Мак-Грегора – убей на месте.

Сплавала на пароходике старинного образца вдоль Лох-Катрин и обратно. (Старинного – потому что на угле по Лох-Катрин можно, а на нефтепродуктах нельзя). Популярный маршрут – взять в прокат велосипеды, сесть с ними на пароход и вылезти в другом конце Лоха. И по велосипедной дорожке вдоль берега обратно. Ребенка можно посадить в специальную коляску, жестко прицепляемую к велосипеду сзади и защищенную от дождя. Они тоже выдаются напрокат. На пароходике, как и везде, специальные скамейки для пассажиров с собаками. Собаки в основном дворняжки. Породистых держат только если хобби хозяина – племенная работа именно с этой породой или хотя бы ее изучение. Хороший тон – брать собак из shelters – собачьих приютов. В приюты попадают потерявшиеся или по приговору суда отнятые у хозяина за дурное обращение.
Вернулась в Калландер, оттуда в Стирлинг, оттуда в Глазго, оттуда – сюда.
В Глазго делается понятно, откуда в UK берется статистика преступлений. Но час езды – и дивный контраст! Вот оно, счастье. Прекрасная, просторная, изысканная спальня, роскошная ванная комната. Душ и ванна – плескалась там в полноценной горячей воде!

Очень мощная кампания против курения. Курящих ничтожно мало. Все бегают трусцой.
Все общественные места снабжены информацией для инвалидов, весь транспорт оборудован местами и приспособлениями для инвалидных колясок. Инвалидов кругом – немерено, в том числе психических. Семейства выгуливают их бережно и радостно: на катерах, в автобусах, живописными тропинками. Инвалиды жизнерадостно мычат в ответ на вопрос, нравится ли им прогулка.
Некоторые кресла везут родственники, другие – с моторчиками, инвалиды шныряют в них от магазина к магазину. Возле одного, где было слишком людно, стояло ручное кресло с безучастной ухоженной старушкой. Накрапывает дождь, старушка раскрыла над собой зонтик. Семейство в магазине. А она их ждет. Приходится ждать. Тело не служит. Это драма. Но только это. Этим она начинается и кончается.

Культ окружающей среды. В лесу на повороте тропинки щит: "Предприятие Лес. Подразделение Верхняя Лесная Тропа".
Барьерами и приманками человек аккуратно ведом среди природы на коротком поводке. По специально выделенным тропкам – остальное за тонкой сеточкой-изгородью или непроходимо. От бара до бара, от одной смотровой площадки до другой. Остальная природа заботливо избавлена от его присутствия, хотя и открыта глазам. На отведенных ему площадках-резервациях венец творения наверняка потратит деньги, и они полностью или частично пойдут на уход за этой самой природой, пересчет лягушек, реставрацию скал и тщательную замену больных деревьев молодыми и здоровыми. Но даже на человечьих дорожках мусора нет.

По вокзальному перрону в Стирлинге после каждого отхода поезда проходил человек с "хваталкой для бычков" - инструментом на длинной ручке. Нажимая на рычаги ручки, он точными движениями профессионала, поднимал хваталкой окурки и опускал в пластиковый мешок. Он очищал перрон за минуту, ни разу не нагнувшись и не испачкав кончика пальца. После каждого поезда…
Попробовала местных пирожных. Сэндвичи лучше.

15 июля.
Drymen

Первая часть пути легкая. Хотя ноги – ох… Завтра надо торопиться – очень соблазняет Бен Ломонд, а это лишних 5 часов. Посмотрим…

16 июля
Пишу на острове Inchailloch – высажена и предоставлена сама себе. Через пол-часа лодочка заберет меня отсюда. Тихо. Только над гладью Лох-Ломонда разносятся дальние звуки волынки, и плещется вода среди камней. Лебедиха с выводком, которая курсировала здесь, когда мы подплывали, куда-то делась. Спать, наверное. Я тоже хочу спать. Но до ночевки еще около 7 миль. В описании предстоящая часть маршрута названа lucrative, что значит это слово, я не знаю. Может, и к лучшему.

Зато очень хорошо знаю теперь, что такое demanding climb.
Это было на Conic Hill. После хилла мне стало совершенно ясно, что Бен Ломонд подождет.

В пути открываешь части своего тела прежде неведомые. "Брат Осел" превращается в Валаамову ослицу и начинает говорить человеческим голосом. И весьма нелицеприятно. Вот подъем – и "Ага! – подают голос ягодицы. – Ты даже не знала, что и для нас природа задумала мышцы! Ты называла нас задницей, признайся – было? Ты считала, что мы годимся только для того, чтобы мягко сидеть!" На спуске неожиданно подключаются колени: "Каких-нибудь 10 жалких приседаний по утрам, и мы были бы в форме!" "Ага, - ядовито вторит голеностоп (дело дошло до каменной лестницы), - она думала, что суставы имеют отношение только к артриту…"
Бедный мой брат Осел! Как же скудно я тебя содержу. Запихиваю в центральную часть деликатесы – дескать, на и заткнись, а остальное…
"И между прочим, - сообщает мне мой измученный bottom, – вот эта складка на животе, о которой ты сокрушалась не далее как вчера вечером, признайся, разве она тебе сейчас хоть чем-то мешает?" "Она думает, что тело – это килограммы и сантиметры, - издеваются все и решительно заключают: - Дура!"

20-30
Ползаю по спаленке коттеджа, как муха с перебитыми крыльями и оторванными лапками. Поесть не успела – задержалась в пути. А в коттедже хозяева готовят ужин – запахи!.. Чего бы я сейчас не отдала за бутылку молока.
Сгорела. Какой там rain?!

Три русских мужика сидели у костерка перед палаткой на берегу Лох Ломонда. Моей радости от встречи с соотечественниками хватило ровно на пять минут, но очень хотелось чаю, который никак не закипал. Вот и задержалась.

О гендерном вопросе. Кокетливая испанка спрашивала в начале пути хозяина спортивного магазинчика (в его неписанные обязанности входит напутствовать walker’ов перед стартом):
- Что вы посоветуете женщине, путешествующей в одиночку?
Он добросовестно напрягся, подумал и сказал:

- Don’t be lazy in the morning. There should be people beyond you – in case you twist your ankle or something…

То есть не наскреб он у себя в сознании специальной угрозы по гендерному признаку. И people у него – источник security, а не угрозы.
Дважды мне довелось упоминать при русских мужиках о safety в UK. Раз в России и второй – здесь, сегодня. Оба раза наши русские мужики пыжились и нервно начинали меня запугивать, то ужасной статистикой изнасилований в UK, то жуткими аборигенами которые приезжают по выходным из Глазго грабить и жечь мирные деревни… И вот что я поняла. Он ХОЧЕТ, чтобы я боялась. Если точнее, они хотят, чтобы мы боялись. Безбоязненная и в дружеских отношениях с миром, я не влезаю в его парадигму, хуже – опрокидываю основы его самоуважения. Ведь, даже не годный ни на что, он оправдывает свое существование на этом свете тем, что "а зато, если надо, он может меня защитить". А если не надо? А если меня защищает закон? А если мне вообще никто не угрожает? Такая страна стала бы для него адом.

На несколько минут я погрузилась в выморочный русский антимир – страхов, подозрительности, харрасмента и пьяного фанфаронства. Загрузилась было, но вскоре the Way повлек меня дальше, и слева опять сверкал Лох-Ломонд, под деревом отдыхали две такие же припозднившиеся путешественницы, долговязый мужик упрямо лез в гору на горном велосипеде, а справа зеленый купол Бен Ломонда – величественная вершина парила в васильковом небе, и на душе снова стало легко.

17 июля.
За окном на сто голосов блеют овцы. Сегодня я ночую на ферме. Прелестная ферма, хорошая спальня, а главное – душ с мылом, губкой и шампунем. Жизнь!
Сегодня я простилась с Лох-Ломондом – гигантским серебряным осетром кельтских сказаний. Золотые и серебряные камни (кварцы с вкраплениями слюды). Этим слюдяным крошевом покрыто все, и в солнечном свете золотеет и серебрится. Особенно впечатляют серебряные бока гигантских валунов на берегу или лесных скал.
Да, о камнях. По ним пришлось попрыгать, помогая себе руками. Зато теперь я знаю, что такое scrambling.

Лейтмотив сегодняшнего перехода – первой его половины – "говорили же мне, оформляй медицинскую страховку…" Одну каменную лестницу, обрывавшуюся вниз среди скал, я даже сфотографировала. Потом отогнала от себя навязчивые мысли о последнем кадре в видеоряде и спустилась.

В принципе весь Way – отличная забава для матрасника, который на старости лет решил тряхнуть костями. (Это я сейчас, вытянув ноги на мягкой кроватке, так рассуждаю).

Summing кое-что up.
Для путешествия потребны выносливость, баланс и дыхание. За выносливость ставлю себе твердую четверку. Баланс значительно лучшеет на втором часу скачки по камням. Кроссовки – ошибкой было брать короткие. Щиколотка должна быть хорошо укреплена.
Носки могут быть любые хб, не обязательно антимозольные. Более того, у паршивеньких тонких есть то преимущество, что на привале их можно разложить и просушить. Я ношу с собой запасную пару, но пока она не понадобилась. Да, дырок в носках быть не должно. В отелях и барах, изредка встречающихся по дороге, walker’ы отсавляют обувь у входа и шлепают по коврам в одних носках.

Никаких ветровок, повязанных вокруг поясницы. Пот должен испаряться сквозь одежду как можно скорее, никаких горячих компрессов на хвосте. Достаточно того, что насквозь промокает футболка под рюкзаком, и во время остановок чувствуешь неприятный холодок вдоль позвоночника.
После привала первые минут пять идти не легче, а значительно тяжелее. Поэтому никаких передышек перед подъемом, только на вершинах, перед спуском.
Великое дело – поймать ритм. На нем развиваешь удивительную скорость при любом рельефе. Но есть свой риск, особенно на последней трети перехода, когда идти, поймав ритм, уже относительно легко, а глаз замылился и усталость берет свое, внимание притупляется. Да еще если кого-то обгоняешь или стараешься от кого-то оторваться. Вот тут и навернуться недолго или ушибить ногу. А ноги – это наше все, на данный момент.
В дороге надо пить. Как можно больше, как только захочется. С потом теряешь соли, необходимые для энергообмена. Надо восполнять. При малейшей жажде – за бутылку! Обливаться потом не так уж противно, если тело чистое.
Здешние ручьи в изобилии бегущие с гряды впечатляющих хребтов по правую руку, - источник прекрасной питьевой воды. Все walker’ы хлещут ее стаканами. Я только сегодня попробовала.

Значит, картина такая.
В долине, среди дивных зеленых гор, под голубым небом, бежит по сверкающим камням быстрый полноводный шубертовский ручеек, прихотливый, как бывают прихотливы только ручейки в мультиках. Вокруг него дубы, сплетаясь кронами, бросают отрадную тень на траву а) изумрудную, б) шелковую. Проверено, специально походила по ней босиком. Шелковая.
Возле этого неумолчного и прыгучего ручья, в тени дубов, на зеленой траве сижу я, полулежа под изумрудным пригорком, как на диване, ем сэндвич с беконом и запиваю водой, зачерпывая ее фляжкой из ручья. И одна мысль свербит: это сон. Так не бывает.

Да, не забыть: вдали, чуть ниже по склону – белокурые черномордые овечки…

Сейчас выскочит кролик и скажет что-то вроде: "Бедные мои ушки, как я опаздываю, что скажет герцогиня…"

Тень… Как ищешь ее для привала. Солнце палит, и хотя ветер прохладный, но влажная полутропическая растительность долины дышит жаром сильнее чем он – свежестью.

В самом начале пути, при выходе из Milngavie, встретила я необыкновенный дуб. В тот момент накрапывал дождик, и небо было в тучах. Я поговорила с дубом, передала привет от Сосны и попросила себе погоды в дорогу.
И вдруг в листве заиграло солнце. Именно в эту минуту оно нашло единственное оконце среди сплошных облаков. Это длилось не более секунды, но я так поняла, что дуб не отказал. И слово свое держит крепко. Вот уже третий день погода для здешних мест уникальная. Теперь даже если дожди зарядят, не страшно, самая топкая часть пути позади.

Пора спать. Фермеры – птички ранние, завтра завтрак в 7.

19 июля.
Tyndrym.

Вынула ноги из кроссовок и ахнула: гангрена! Но это была не гангрена, а носки, по 99 пенсов за две пары, темно синие. Носки не виноваты, я сама полезла с набитой сухой тропы в болото и провалилась по щиколотку.

Однако по порядку.
Короткие дни действительно коротки, переходы по 10 км. Вчера ночевала в Крианларихе – сказать особенно нечего. Деревня из десятка домов, кемпинга и пары ферм. Ощущение неизбывной тоски. Жить и работать я бы здесь не хотела. То ли дело – ферма в Бен Ломонде! Овцы, лошади, собаки. Хозяин – член союза заводчиков пастушьих собак, известный собачий тренер и постоянный член жюри на собачьих экзаменах. Шотландская овчарка – это профессионал, в ее глазах светятся три университетских диплома…

Сегодня в Tyndrym. С утра дождик – наконец-то нормальная шотландская погода, обрадовалась я. Не тут-то было, через час все высохло. Сегодняшняя часть пути необыкновенная. Я шла по "верхним этажам" гор как раз когда через них ползли облака. Все было misty. Невероятно, электрически фиолетов в этом тумане вереск, кричаще серы камни и зелена трава. Кругом – высота и глубина, вершины и дымка облаков придают этому вереску и камням почти невыносимую притягательность и смысл. Mist на вершине горы привел меня в экстатическое состояние, я жала лапы вереску, гладила камни и вообще резвилась, как баба яга в отпуске или недорожденная душа у себя дома.

Ближе к концу пути встретилось мне и еще одно чудо. Сначала просто шла в особенно тихом месте. Потом среди мхов, равномерно обрамленное низкими холмами, блеснуло зеркало воды. Именно зеркало – овальное, отполированное, холмы в нем удваивались вниз. Его покой был непоколебим. Оно тонуло в рыжем мху.

Надпись на придорожном камне была лаконична:

"The Legend of the Lost Sword".

Так вот куда умирающий Артур велел кинуть свой меч! Вот из каких тронутых дымкой вод поднялась таинственная рука той, что когда-то этот меч ему вручила…
Конечно, в Шотландии, и не только, на этот меч претендует почти любое озеро, но место было очень убедительным. И еще одно говорило в его пользу: в моем довольно подробном путеводителе об озере не было ни слова. Я заметила, что правильные места никогда не упоминаются в массовой продукции. Например, про Стоунхендж – этот новодел – знают все, про Avebury или Kilmarten – уже меньше, а поди спроси кого про Rollright stones…
Мне не удалось нарушить покой этой воды, хотя я честно пыталась. В результате – синие ноги, а до кромки так и не добралась.

У меня сегодня половина пути и административно-хозяйственный день в Tyndrym’е – это большая village: домов, наверное, сто, три улицы, два отеля…
Забронировала accommodation в Обане. Постирала. Гора чистых и сухих футболок и трусов. Счастье!
Пережила шок – проблему с карточкой. Местный банкомат отказался дать денег, Я задергалась, но тут оказалось, что банкомат Визу не обслуживает. В магазинах она работает исправно.
И все-таки любопытно, сколько на ней осталось…

Laundry – это незабываемый experience. Особенно сушка – барабан с огромной стеклянной дверцей, за которой прыгает и кривляется твое белье. Поразительно, что могут вытворять трусы и футболки в отсутствие хозяина.
Придумала способ бороться с утомительными подъемами. Как только он начинается, я начинаю отсчитывать шаги десятками, обещая себе, что через каждые сто отдыхаю. Часто подъемы заканчиваются раньше.

А вообще hill walking – это замечательная школа жизни здесь и сейчас. Потому что каждый веселый спуск означает неминуемый climb в ближайшем будущем.

26 июля
Улетаю из Эдинбурга. 4 часа до регистрации. Своего рода подарок, потому что перед этим долго ничего не записывала, то времени не было, то куража.
За три перехода до конца Пути навязался на мою голову какой-то малахольный англосакс:
"Вы не mind, если мы пойдем вместе?" Как я могла сказать: "я mind"? Хотя и надо было. Вдобавок он маялся животом. Скормила ему все свои таблетки. Держался правда героически, но все равно его присутствие съело у меня все удовольствие от путешествия между Glen of Orchy и Kingshous’ом через Rannoch Moor, от которого я ждала так много.
Не понимаю, почему, но по-настоящему я живу, общаюсь с окружающей средой и чувствую себя полноценно, только когда я иду одна. Иду себе, радуюсь, останавливаюсь, сажусь, ищу виды, фотографирую, думаю разные мысли, разговариваю с горами, камнями и деревьями. А в присутствии постороннего человека я просто иду ногами. И иногда обмениваюсь кретинскими репликами.

Называется это все – socializing. Англосакс примотался ко мне вовсе не потому, что я ему чем-то понравилась. Ему было просто плохо одному на дороге. По мере пути я узнала, что к компаниям и парам он приматываться не стал из деликатности – "they want to be together". А я типа, не want, потому как не может же нормальный человек want to be alone. На вопрос, а зачем он тогда поперся один, объяснил, что компании не нашлось, а сюда очень хотелось. И это для него своего рода challenge – взять и все равно пойти.

Что там такого challenging, я не поняла, потому что шанса не дойти ПРОСТО НЕТ. Ничто не может помешать человеку пройти 20 км за день по хорошей, очевидной, безопасной дороге. Из чего я заключила, что главный challenge заключался для него в being all by his own.

Вообще, socializing значит для здешнего народа очень много. Вспоминаю residential school с ее толпой незнакомых людей, которые с легкостью уселись вместе и затеяли общий разговор – тогда это меня потрясло и умилило. Как умиляло в начале пути и то, что все друг с другом здороваются. Происходит это так. Человек идет тебе навстречу (или обгоняет) – поравнялись – глазной контакт – улыбка – Hi! – и топаем дальше, каждый своей дорогой. Особенно это впечатляло при подъеме, а еще особенно – спуске на и с Conic Hill. Взмыленные, запыхавшиеся, с усилием волокущие вверх свои тела, а некоторые – и рюкзаки, walker’ы улыбались друг другу измученными улыбками, похожими на оскалы, а Hi звучало как выдох умирающего. Вот это self-control! – восхищалась я.

Но это был не self-control. Это был Его Величество Socializing. Заключается он в том, что тебе абсолютно отказано в праве не общаться, если рядом люди. (В ресторанчиках, стоило мне прекратить улыбаться и о чем-то задуматься, как официант осведомлялся, все ли ОК? Все ли понравилось? Но ведь нельзя одновременно думать и улыбаться. И вообще, отойдите от меня к чертовой матери, это мое лицо, какое хочу, такое и ношу!)

Еще в school я ощутила главное отличие свое от остальных – в худшую сторону, когда речь идет об учебе и управлении. Они target-minded. Думают четко, быстро и адресно. С ходу идентифицируют цель и формулируют средства. Там, где я буду копаться, добираться до корней, потому что мне интереснее "почему", чем "что делать". Причем такое глубокое, глобальное "почему". Для них важнее – достижение конкретного, надземного результата. Синхрония важнее диахронии. Представления о причинах и следствиях расположены на очень недлинной шкале и очень крупным планом. Это, конечно, страшно функционально в условиях target’а. Но как и зачем думать вне конкретного target’a, думать вообще – никто или почти никто здесь не представляет. Этого просто нет. В остутствие target’a жизнь должен наполнять socializing: глазной контакт, обмен улыбками, приветствиями и репликами с позитивным содержанием. Без этого, предоставленный сам себе, здешний человек, наверное, не сможет жить. Важнейшее место вечернего socializing’a – бары и пабы. Я с удовольствием ужинала в них одна, разглядывая тусующийся народ, но могла и обойтись сэндвичем в номере. Для Криса вечер в пабе был обязательным завершением дня (подозреваю – единственным решением жуткой проблемы, куда себя деть, когда делать нечего). И, когда мы пошли вместе, он тащился от возможности быть в пабе не в одиночку. Кстати, угощать друг друга выпивкой – одно из правил socializing’a, а не обязывающий подвиг галантности (бедная моя страна…).

На этом месте рукопись обрывается - автор опоздал на свой самолет, и приключения продолжались с участием свинцоворылых аэрофлотовских барби-герлз, кошмарной перспективы ночевать на полу зала, среди чумазых детей из беднейших стран третьего мира, пустой, как космическое пространство банковской карты, доброй Мари из Эйр Франс и внезапной пачки халявных ваучеров на а) ночевку в Мариотте, б) доставку в Мариотт и - что особенно запало в сердце - в) на два виски в баре Мариотта!
Переход от полного ничтожества к полному кайфу произошел так быстро и радикально, что виски навечно стал любимым напитком автора, а неизвестную мне Мари я всегда вспоминаю в своих молитвах.

Из интервью с драконом

- Сколько я себя помню, все мои успехи обесценивались, а неудачи были судимы как преступления, следствие природного дефекта воли. Поскольку боги всегда правы, я до сих пор в глубине души убежден в своей никчемности и во всем хорошем вижу только игру случая, удачу. А самосознание хронического счастливчика – это, знаете ли, ресурс. С таким самосознанием можно запросто летать над этим миром, приземляясь только изредка - чтобы подставить карман под урожай, который кому-то другому приходится в поте лица выковыривать из каменистой почвы.

- Разумеется, это многих раздражает. Что поделать. Дракон может прикинуться бабочкой, но не земледельцем.

- Нет такого земледельца, который не мечтал бы меня убить. Но когда я появляюсь, мои крылья так радужны, а солнечные зайчики на чешуе так веселы, что земледельцы забывают о своих намерениях. Кроме того, у меня большие когти и зубы.

- Говорят, что я дышу огнем. Не знаю. Трудно понять, чем ты дышишь, пока оно не кончилось. Но на дне вулкана я отдыхаю. Что? Конечно, действующего. Славное место огонь, туда нет хода даже богам.

- Боги – вот кто мои настоящие враги. Они любят справедливость. А справедливость не любит везучих. Особенно меня. Боги внимательно следят за моим полетом и ждут, когда я упаду. У них есть целая вечность на ожидание и уже заготовлена эпитафия: «Этим должно было кончиться». На то они и боги, чтобы играть наверняка.

- Земледельцев боги прокляли трудом, а нас, драконов, - страхом падения. Вы думаете, на этих крыльях можно летать? Они не поднимут и цыпленка. Драконы летают против всех законов механики. Мы не падаем только потому, что нам везет. И только до тех пор, пока везет. Каждый дракон боится упасть с неба. Не могу передать, как этот страх щекочет кишки всякий раз, как я взмываю вверх. Это он гонит меня все выше и быстрей сквозь свистящий воздух и молчаливую пустоту, как будто там, за пределами скорости, можно стать свободным.

- Вечность рядом, за бумажной стеной, и каждый раз, взмывая и разгоняясь, мне кажется, что сегодня я прорвусь.

А потом я возвращаюсь вниз.
Видимо, когда погаснет последний вулкан, я вымру.

Или превращусь в кого-нибудь еще.

С дружеским приветом,
Искренне Ваш,
Дракон

Часы

Покуда дождь в пустых полях
Сменяет тусклый снег,
Часы стучат о королях,
Которых больше нет.

О том, что иволга поет
И что сирень цветет, -
Пока безумье петли вьет,
Часы идут вперед.

Бессонные, чеканя шаг,
Повзводно, к мигу миг,
Костями вечности круша
Сей бестелесный мир.

И зыбь немыслимых основ
В их тихих голосах,
И ангелы вокруг часов
Застыли на часах...

Автоответчик в отпуске, или записки от руки

"Уходим, уходим", - сказали собаки и деловито полезли под бытовку.
Не пропускать же такое только из-за того, что мне, видишь ли, не на чем создавать текстовые файлы.
Ручка, впрочем, тоже дрянная, но с гусиным пером возни было не меньше.
И в эту самую минуту солнце выходит из-за сосен, и на кровать, где я валяюсь, сыплются солнечные пятна. Записки Ручкой по Бумаге; Снять Квартиру в Подмосковье, или Автоответчик. Вот сколько названий у моей несуществующей книги. Есть у нее и предисловие http://blogs.mail.ru/mail/elfotian/5CA5A90FFDBB0FD0.html
Терри Пратчет сказал бы, что в мире идей сиротливо бултыхаются заголовки к ненаписанному, словно нерожденные души. И добавил бы, что в это, возможно, к лучшему. Потому что в тот момент, когда каждый Заголовок обретет свою Книгу...
Дальше додумывай сам, дорогой читатель. Мне лень. Я ухожу в лес.
В лесу псы облаяли грузовик со злобноватыми мужичками, судя по всему воровавшими лес. Потом кормила псов арефьевской обрезью. Кидала в подставленные пасти: направо, налево, направо, налево. Пасти лязгали и чавкали. Остатки обрези припасла назавтра. Видя такое дело, псы хвостами изобразили, что они мои до гробовой доски, и полезли под бытовку.
В лесу обнаружены:
игра света
на высоком сосновом берегу
и на тихой лесной реке
после долгого ненастья.

Солнце сушит влагу, из кустов по обе стороны дороги поднимается пар, словно дымы эльфийских костров.

В столбе густого желтого света над водой вьется очумевшая от тепла комариная стая.

Зеленый - тот зеленый, которым бывает мокрый свежий мох под низким Yellow-Red солнцем, не берусь даже описывать.

Из мха торчали две лисички. Неплохо для кануна календарной зимы, да?

От ведьминых поганочьих кругов - всей этой роскошной геометрии - остались жалкие сплющенные недавним снегом ошметки. Но дуги еще просматриваются, этакие эфемерные стоунхенджи.

Против света каждая сосновая лапа обильно опушена понизу синими сверкающими каплями. А оглянешься по солнцу - и нет их. Сосны как сосны.
Солнце идет низко и садится быстро: короткий день ноября.

Телефон сегодня не замолкал. В завершение Р. прислала смску: "Напишите письмо редактора". Прислушалась к себе, и так невыносимо жаль стало выходить сознанием из "здесь и сейчас" и снова становиться словесной проституткой, что направила ей ответ "не могу" и отключилась.
Молчание, псы, зеленый лес, кофе с коньяком, ручка и бумага.
Тот факт, что бумага линованная - уже чистый бонус.
Жаль, что сейчас это все кончится. Жду гостей.

А. Разговоры о Ницше, Камю и тонких экзистенциальных изгибах были прерваны явлением собак. Wow! Тимоша строит Волчика. Не пускает его под бытовку и рычит не по-детски. И тот смиренно держится поодаль. Пришлось дать страдальцу внеплановый кусок мяса. После этого Волчик занял стратегическую позицию на крыльце, а Тим так и остался под бытовкой.
Ходили с А. в перелесок и лесной аллеей до большой дороги. Темно, ни зги. Месяц пошел на вторую четверть.

Итак, Егорьевск.
За бесплатно дружественный пейзанин домчал меня туда за пол-часа и высадил на окраине среди непривлекательных пятиэтажек.
Я, надо сказать, специально ради поездки принарядилась, чтобы выглядеть респектабельно. Короткие штаны, сапоги. Холодно, короче, и неудобно. Сапоги в одно мгновение обляпались грязью до голенища, так что первая мысль была - найти заведение с сортиром и там привести их в вид. Несколько минут, и я фактически на главной улице - в центре цивилизации. Кафе я там так и не увидела, зато обрела торговый центр "Золотой улей", а в нем, идя на запах, кофейню "Арабика", возглавляемую неким Хабибубой (это я краем глаза ухватила на лицензии, он же отвечал за пожарную безопасность). Пахло кофе.
- Здравствуйте, - ласково сказала я.
Забегая вперед - почему-то в незнакомых провинциальных городах я становлюсь тошнотворно френдли; очевидно смесь антиснобизма и генетического страха перед народными массами.
Так вот.
- Здравствуйте, девочки, а есть у вас горячая выпечка к кофе?
(В моем воспаленном мозгу всплыла давняя мечта об утреннем круассане).
Девочки ответили мне такими сугубо утренними взглядами, что я быстро ткнула пальцем в витрину - "Вот это!" - чтобы не усугублять.
Я их очень хорошо понимала, у самой после вчерашнего (изрядной дозы вчерашнего!) утро было не из легких. Прямо скажем, одно из самых отвратительных утр моей жизни. С такой головой меньше всего хочется спозаранку 40 минут месить грязь со льдом в коротких штанах, чтобы после всего оказаться в городе Егорьевске и выглядеть респектабельно.
Кофе был отличный. Пирожное - тоже. Звонок Виктору, короткая ориентировка: "Микрорайон 1Б, у нас маленький город, вам все скажут".
Выхожу на остановку. Туча старушек и одна интеллигентного вида женщина, еще не вошедшая в их категорию, обстоятельно (как люблю я эту дивную обстоятельность не-Москвы!) объясняют мне, куда идет каждый из проплывающих мимо маршрутов и почему мне на него не надо. Затем старушек уносит автобус для льготников, а дама успевает еще поведать мне, что в Егорьевске все развалили, но осталась следственная тюрьма.
- А мясной завод? - удивляюсь я.
- Ну, он теперь на привозном сырье, а раньше было все свое.
Успеваю сообразить, что с привозного сырья началось все самое вкусное, и, рассыпавшись в благодарностях, прыгаю в свою маршрутку.
Первый микрорайон до боли похож на корестности метро Рязанский проспект, но кошек больше. Подбираюсь к дому. У подъезда молодой дядя.
- Здрасте. Давайте сразу скажу, я агент.
Агент демонстрирует мне "однокомнатную квартиру, которую сдает пара москвичей, купившая ее как вложение денег". "Я думаю, вы можете сторговаться и на четыре тысячи", - неуверенно говорит он.
"Полторы штуки баксов, - прикидываю я. - Столько надо мне заплатить, чтобы я сюда заселилась." Из головы почему-то не идет пассаж про следственную тюрьму (стены покрашены масляной краской, голые лампы на кривых проводах, выдранные с мясом розетки).
Для порядка заглядываю в туалет. Сохраняю вежливое выражение лица и ставлю себе пятерку за самообладание.
В кухне, не более и не менее кошмарной, чем все остальное, нас поджидает газовая колонка.
- О! - говорю я (вежливая заинтересованность), - боюсь я давно такими не пользовалась. Вы мне не покажете?
Юноша дрегает за пимпочки, пытаясь убедить колонку согреть немного воды. Мне делается его жаль и неохота зря мурыжить человека.
- Спасибо, - говорю я, - но, наверное, этот вариант не подойдет. Я очень боюсь колонок. Безопасность, ну, вы понимаете...
Отправляюсь смотреть следующую квартиру.
Была бы она моей - цены бы ей не было! Я бы вылизала ее, отделала и жила - в самом центре, в отличном кирпичном доме, ветшающем, но ухоженном, с намытыми до блеска лестницами и окнами, выходящими прямо на купола собора. Но она не моя, а клеить обои, герметизировать потолок, отскребать сантехнику и приколачивать выдранные с мясом розетки не входит в мои планы.
Соседи, наблюдавшие за осмотром, только что не машут мне вслед платками: "Надеемся, мы станем соседями!"
Я начинаю понимать, что, невзирая на заляпанные сапоги, я котируюсь как респектабельный квартиросъемщик. В голову возвращается навязчивая мысль о следственной тюрьме.
Напоследок накупаю в мясной лавке местной ветчины и колбасы и ложусь на обратный курс.

Среду украли у меня. Цинично взяли и украли. Во вторник вечером приехала в гости А, и пошел разговор, разговор, разговор... Не прервался он и на следующий день - ни в лесу, ни у реки, ни на заливном лугу вдоль старицы. Однако ноги, хоть и "под радио", но походили.
Вечером среды послушала всего Щелкунчика и Кармен с Каллас, внимательно отслеживая текст по трехъязычному либретто. В четверг уехала в Москву, а сейчас вернулась обратно - и здравствуй, зима! Приняла по этому случаю водочки.
За сарайчиком мои - кучки растерзанных перьев; кого-то здесь съели, пока меня не было. Поднялся сильный ветер, в тучах обозначился просвет, и даже солнце мелькнуло. После стольких дней серого сосны на голубом небе кажутся концом света.
И тут грянул дождик. Мелкий, рассыпчатый, переливчатый, в косых солнечных лучах под лоскутами серого и голубого. Грибной дождик, короче.
С 1 декабря!
Да, а почки кое-где проклюнулись.
Дни убегают. Время кончается, как песок в часах.
В окне - черная сосна, а на сосне - белая луна. Белая луна декабря. Моего Декабря.