Скоттский дневник

Из архива. Скоттский дневник.
5 июля 2002.

Stirling

Шотландское "р" очень похоже на русское. И вообще, они ребята что надо, свои. Даже слишком. Нет того блаженного вакуума, как в Англии. Улыбки зажигаются, как лампочки, глазной контакт постоянный. Вся страна безостановочно друг другу улыбается.

Я, кажется, начинаю понимать, что такое – шотландский юмор. Это вкусный хохоток вместо тонкой английской улыбки.

Все началось с самолета Лондон-Эдинбург. Я пыталась справиться с картой (развернуть и сложить наоборот) и при этом не задеть соседа. Я шуршала ею пятнадцать минут, как хомяк. Безуспешно. Тогда я свернула ее кульком и сунула нос внутрь, чтобы хоть так, но посмотреть, куда лечу. И тогда сосед захохотал. Потом извинился – "… но это было так похоже на игру на гармошке!" (accordeon). Вдвоем мы развернули карту, и через 10 минут я знала, где он живет, кем работает, как зовут жену и сколько лет сыну. Потом он подвез меня до станции (кэб оплачивает его фирма), расстались друзьями.

Ехала без билета. Все, у кого пыталась узнать про билет, махали рукой. Мол, какие билеты, всего две остановки. Понимаю, почему они так сопротивлялись англичанам.

Стирлинг. Замок на скале над городом. Скала утопает в тропическом лесу, замок врывается башнями в грозовые тучи. Подобное я видела на Акрополе. Наверное, все горные обитатели – родня. Там Акрополь над священной рощей, здесь castle над лесом. Там – Ареопаг, здесь – Ladies’ Rock. Над кладбищем.

Это самое волшебное кладбище, которое я видела. Слова бессильны передать. Попробую.

Там тихо и просторно. Оно на вершине высокого холма – любимое место городских прогулок. Парами, семьями, но очень тихих, вечерних. Оно похоже на парк – стоят скамейки, цветут клумбы, бегут аллеи. Оно уходит в то же грозовое небо, что и замок неподалеку.

А вокруг холма, у подножия, раскинулся город в обрамлении уже других – дальних – гор, из-за которых изливает свет заходящее солнце.

Была у King’s Knot. Запах свежескошенной травы – просто экстази какое-то. Я внутренним голосом визжала от восторга.
В траве прыгнули.
- Кис-кис-кис, - поздоровалась я.
Прыгнули еще раз, и я увидела длинные уши и короткий хвост над белой заплаткой на попе. Кролик.
И дальше они стаями распрыгивались из-под ног, как в Москве – воробьи.

Не могу больше писать, засыпаю.

7 июля 2002, вечер
Между прочим, тут практически белые ночи. Смеркается только к 11 вечера.
Сегодня была в Эдинбурге. Мораль: замки надо смотреть до 11 утра либо после двух, когда по местному трудовому законодательству водители экскурсионных автобусов захлопывают двери и, бросив отставших и потерявшихся, едут отдыхать. В 12 дня замок был гигантским муравейником, похожим на час пик в метро Комсомольская или на площадь Навона в любое время суток.

На артиллерийской галерее стояли восемь пушек. На каждой сидело верхом по счастливому тинейджеру, а друг (подружка) снимали эту нетривиальную композицию на пленку, чтобы потом поменяться ролями. Еще по дюжине тинейджеров чинно ждали своей очереди залезть на пушку и улыбнуться в объектив.

А я чего так припозднилась. Я же начала с Национальной галереи.
Предыдущие три воскресенья Национальная галерея бастовала. Как так, - подумала я. Гейнсборо и Рембрандт говорят друг другу: шабаш, брат, попили нашей кровушки – и в тот же миг все леди и джентльмены на полотнах и все многозначительные головы старух вкупе со стариками поворачиваются к зрителям затылками…

Все оказалось проще. Бастовали музейные работники, которым тоже хочется по воскресеньям отдыхать. Ибо Национальная галерея, как война, выходных не знает. Но пик туристического сезона сломил решимость осажденных, и мне удалось туда попасть.

Еще мораль: Италией надо заканчивать. После венецианской школы и Флоренции все собрания кажутся пресными, как паровая котлетка после сырокопченой колбасы. Это не лишило однако меня тихой радости при виде автопортрета Рембрандта. (Почему у меня всегда перед Рембрандтом колени подгибаются?)

Очень много Рубенса. Я его не выношу физиологически. И так, и этак заходила, - не получается. Мертвечина, причем тухлая. Мясо. Мясо. Снова мясо. Такой напор телесного изобилия, какого на самом деле не бывает. Плакатное сладострастие импотента. Поняла, кого красавицы Рубенса мне напоминают. Красавиц Гоголя. Малороссийский вечный девственник живописует своих коралловогубых, белокожих панночек примерно с той же интонацией, что Рубенс – своих.

Еще два сюжета

Портрет собачки Callum. У очень богатого мецената было две собачки. Одна – Callum – умерла. И он завещал Национальной галерее огромное состояние при условии, что портрет любимицы будет выставлен там на протяжении всей жизни безутешного хозяина, а после его смерти галерея обязуется содержать его вторую собачку, которую, хозяин, видимо не надеялся пережить. Галерея выполнила предписанное: закрыла глаза сначала меценату, потом – второй собачке. Но портрет первой убирать в запасники не стала. Так он там и остался на веки вечные.

Портрет очаровательной молодой дамы. Она умерла молодой и пламенно любимой женой какого-то лорда. Лорд после этого не мог смотреть на портрет, выкинул нафиг, и тот оказался в груде хлама, которую раскопали уже только праправнуки.

Вообще по портретам становится ясно, что в Англии к собакам относятся любовно, к детям – строго, к женщинам – благоговейно, к мужчинам – с юмором.

А вчера…

Заснула. Что же было вчера? Ах, да.
Stirling Castle до обеда, Dunblane – после, и пешая прогулка под вечер. Замок был обязательной частью программы и благодаря отличному аудиогиду – далеко не худшей. Научилась узнавать в лицо национальных героев. Бородатый мужик (взлохмаченный, с непокрытой головой) – это Уоллес. Второй – Брюс, этот в шлеме.

Стать национальным героем в Шотландии было, похоже, просто. Надо было резать не всех подряд, направо и налево, а только налево – англичан. Генезис национального героя: второй (значит, неимущий) рыцарский сын становится сильным, голодным, умным герильеро. Уоллес добывал пропитание себе и своим людям разбоем, пока англичане его не повесили. Брюс – такого же замеса – в свободное от разбоя время успел провозгласить себя королем и даже стать им. Вот что интересно – у англо-саксов герильеро способен выстроить государственность и заложить основы единства нации. А у нас? Стенька Разин, да дедушка Ленин…

Потом отправилась в Dunblane. Хилый собор. Зато совсем даже не хилая гора Holmhill, на вершине которой основал когда-то свою обитель (сейчас не существующую) святой Blane, чьим именем назван город. Туристическая карта предлагала обойти этот холм далеко стороной. Я, естественно, не согласилась.

Маленький нюанс. Здесь есть места, которые тебе навязывают, в которые тебя зазывают, хватая за штаны. Фактически, вся страна покрыта частой сеткой таких мест. Среди них есть значимые, есть пустышки – прилагательные из туристических буклетов все равно будут все одинаковые и в превосходной степени. Это набитая тропа, витрина, ширпотреб.

А есть места, про которые ничего нельзя узнать. До них неизвестно, как добраться. Они подворачиваются случайно и только очень внимательному глазу. Имя, строчка, старые знания, дедукция, ассоциации… и вот что-то пихает тебя под ложечкой: настоящее! Мне туда НАДО. И если проявить упорство, откроется священная гора, волшебный колодец, лабиринт или незаметный, незнаемый каменный круг, мимо которого местные жители опасаются ходить после захода солнца.

Holmhill – из таких мест. Повторялась история с St Catherine’s Hill в Винчестере. Место активно не подпускало. Два раза я вломилась на частные территории – сначала особняк, потом – богатый поселок престарелых. Холм надо мной был. Дороги на него не было. Не было даже тропы. Место гудело смыслом, жизнью и волей. Я полезла напролом, сквозь высокую мокрую траву и глину. Запустение, рухнувшие ограды, земля под ногами раскисшая, малина и крапива сплетены в колючую проволоку. И вдруг все расступается. Перед тобой ровная, почти идеально круглая, просторная поляна на вершине холма. Вековые, в три обхвата, дубы, обступают ее ровным строем. Под ногами, откуда ни возьмись – тропинка. Трава свежа, изумрудно-зелена, а на краю поляны поваленное дерево. И тишина нечеловеческая, даже птицы молчат. И радостный круг зеленых дубов…

There are the hills, where Heavens speak to Earth,
Their grassy tops as flat as flat can be.
Come, linger, learn: there’s neither death, nor birth,
But mere being
In Eternity.

Было похоже на St Carherine’s Hill и на Акрополь.
Кролики бросаются врассыпную из-под ног, как кошки. А на холме за Стирлингом видела белку, похожую, как две капли воды, на Катю Вишнякову.
Пешком отправилась искать Old Kirk Logie – место темное, кишащее душами ведьм, сброшенных со скалы над ним. Потом для очистки была построена эта самая Old Kirk. Возвращаясь, испугалась. Вечерело. Дорога от Оld Kirk идет между каменными стенами, от них отражается эхо – запаздывающий звук шагов. Показалось, что кто-то или что-то, дремавшее в развалинах церкви, проснулось и пошло за мной. Страшная мысль в сумерках при мелком дожде.

Потом вышла из леса на светлое пространство. Шагаю и думаю себе. Вот – вечер. Вот я, иду по Шотландии. Бред какой-то.

Да, об овцах!
Это наша овца, когда пасется, то просто себе пасется. Английская овца – работает. Это видно по тому остервенению, с которым она рвет траву, время от времени бросая быстрый взгляд на тебя, проходящую рядом. Смотрит урывками, потому что некогда. Надо пастись. Надо щипать траву. Это читается в ее глазах – пуританки, честной протестантской труженицы.
Не фанатизм. Скорее, овечья морда хранит выражение добродетели и покорности судьбе, как у викторианской леди, третий год вышивающей бесконечную накидку к алтарю, потому что праздность – грех.
Викторианская эпоха ввела в обиход теорию облагораживающего женского влияния, обожествила добродетельную даму и внедрила в язык слово improving – improving book, improving companion – на правах прилагательного. Самые прелестные памятники на кладбище – женские и сопровождаются рассказом об их подвигах: благотворительность, забота об отцах, воодушевление мужей...

13 июля.

Callander

Курортный город. Все курортные города вкупе с курортниками – на один лад. Ужасны. Я догуляла до водопада. Очень красиво.
Позади 4 дня школы. Масса ошеломительных впечатлений. Набросаю конспектом, а то ведь забуду.
Спортивные мужики. Нормальные тетки (не пираньи). Менеджмент как футбол или война – атавизм романо-германского сознания. (У нас – греко-византийского: абсолюты, натурфилософия…). Менеджмент с человеческим лицом? "Съешь слабого" заменяется на "Будь сильным", подразумевается: "не то съедят". Военно-игровая психология.
Интересно, откуда в тупые головы рыцарей забрела идея о том, что слабого нельзя есть, его надо защищать? (Женщины и больные – символы слабости, красный крест св. Георгия и т.п.)
Мышление сильное, точное, целенаправленное. Ужасно скучно. Если ставить цель, то к ней и придешь. Но больше – ни к чему.

14 июля.

Milngavie.
Произносится Mulgai. В жизни не догадаешься.

Школа забылась как страшный сон. Сегодня утром прочитала описание маршрута. Сумку таскать до машины и обратно. Поняла, что не натаскаюсь. Сборы в спешке – это значит, за отсутствием одной необходимой вещи берешь 10 – на замену. А потом покупаешь все необходимое на месте. Прикинула, не отправить ли лишнее посылкой в Москву, ан – воскресенье, почта закрыта. Короче, нашлась в отеле в Callander дивная пожилая леди, которая завтра отправит мой багаж. PhD, между прочим, учительница английского и литературы и бывший член Шотландского парламента. Как подумаю, что спихнула на нее свои драные джинсы…
Отель плохенький, хуже я пока здесь не видела.

Поехала по кольцу – автобусный тур по Trossachs. Ошеломительная красота. Тур этот, конечно, превращает ее в собачьи консервы: автобусик мчит, смотришь в окна, ах! – и мимо. Нефиг отвлекаться от главного: ты турист, и тебя везут тратить деньги. Иначе, сам понимаешь, друг, на что мы будем всю эту красоту содержать? Тем более, что ничего плохого тебе не предлагают. Вылазь!

Я вылезла у Loch-Cathrine. Это длинный такой лох в обрамлении гор. Источник шотландской воды – оттуда водозабор чуть ли не на всю страну. Нечеловеческая чистота: травинка к травинке, листик к листику, вода кристальная. Склоны хранят эхо копыт коней Мак-Грегоров, клана, знаменитого тем, что местный закон гласил: увидишь Мак-Грегора – убей на месте.

Сплавала на пароходике старинного образца вдоль Лох-Катрин и обратно. (Старинного – потому что на угле по Лох-Катрин можно, а на нефтепродуктах нельзя). Популярный маршрут – взять в прокат велосипеды, сесть с ними на пароход и вылезти в другом конце Лоха. И по велосипедной дорожке вдоль берега обратно. Ребенка можно посадить в специальную коляску, жестко прицепляемую к велосипеду сзади и защищенную от дождя. Они тоже выдаются напрокат. На пароходике, как и везде, специальные скамейки для пассажиров с собаками. Собаки в основном дворняжки. Породистых держат только если хобби хозяина – племенная работа именно с этой породой или хотя бы ее изучение. Хороший тон – брать собак из shelters – собачьих приютов. В приюты попадают потерявшиеся или по приговору суда отнятые у хозяина за дурное обращение.
Вернулась в Калландер, оттуда в Стирлинг, оттуда в Глазго, оттуда – сюда.
В Глазго делается понятно, откуда в UK берется статистика преступлений. Но час езды – и дивный контраст! Вот оно, счастье. Прекрасная, просторная, изысканная спальня, роскошная ванная комната. Душ и ванна – плескалась там в полноценной горячей воде!

Очень мощная кампания против курения. Курящих ничтожно мало. Все бегают трусцой.
Все общественные места снабжены информацией для инвалидов, весь транспорт оборудован местами и приспособлениями для инвалидных колясок. Инвалидов кругом – немерено, в том числе психических. Семейства выгуливают их бережно и радостно: на катерах, в автобусах, живописными тропинками. Инвалиды жизнерадостно мычат в ответ на вопрос, нравится ли им прогулка.
Некоторые кресла везут родственники, другие – с моторчиками, инвалиды шныряют в них от магазина к магазину. Возле одного, где было слишком людно, стояло ручное кресло с безучастной ухоженной старушкой. Накрапывает дождь, старушка раскрыла над собой зонтик. Семейство в магазине. А она их ждет. Приходится ждать. Тело не служит. Это драма. Но только это. Этим она начинается и кончается.

Культ окружающей среды. В лесу на повороте тропинки щит: "Предприятие Лес. Подразделение Верхняя Лесная Тропа".
Барьерами и приманками человек аккуратно ведом среди природы на коротком поводке. По специально выделенным тропкам – остальное за тонкой сеточкой-изгородью или непроходимо. От бара до бара, от одной смотровой площадки до другой. Остальная природа заботливо избавлена от его присутствия, хотя и открыта глазам. На отведенных ему площадках-резервациях венец творения наверняка потратит деньги, и они полностью или частично пойдут на уход за этой самой природой, пересчет лягушек, реставрацию скал и тщательную замену больных деревьев молодыми и здоровыми. Но даже на человечьих дорожках мусора нет.

По вокзальному перрону в Стирлинге после каждого отхода поезда проходил человек с "хваталкой для бычков" - инструментом на длинной ручке. Нажимая на рычаги ручки, он точными движениями профессионала, поднимал хваталкой окурки и опускал в пластиковый мешок. Он очищал перрон за минуту, ни разу не нагнувшись и не испачкав кончика пальца. После каждого поезда…
Попробовала местных пирожных. Сэндвичи лучше.

15 июля.
Drymen

Первая часть пути легкая. Хотя ноги – ох… Завтра надо торопиться – очень соблазняет Бен Ломонд, а это лишних 5 часов. Посмотрим…

16 июля
Пишу на острове Inchailloch – высажена и предоставлена сама себе. Через пол-часа лодочка заберет меня отсюда. Тихо. Только над гладью Лох-Ломонда разносятся дальние звуки волынки, и плещется вода среди камней. Лебедиха с выводком, которая курсировала здесь, когда мы подплывали, куда-то делась. Спать, наверное. Я тоже хочу спать. Но до ночевки еще около 7 миль. В описании предстоящая часть маршрута названа lucrative, что значит это слово, я не знаю. Может, и к лучшему.

Зато очень хорошо знаю теперь, что такое demanding climb.
Это было на Conic Hill. После хилла мне стало совершенно ясно, что Бен Ломонд подождет.

В пути открываешь части своего тела прежде неведомые. "Брат Осел" превращается в Валаамову ослицу и начинает говорить человеческим голосом. И весьма нелицеприятно. Вот подъем – и "Ага! – подают голос ягодицы. – Ты даже не знала, что и для нас природа задумала мышцы! Ты называла нас задницей, признайся – было? Ты считала, что мы годимся только для того, чтобы мягко сидеть!" На спуске неожиданно подключаются колени: "Каких-нибудь 10 жалких приседаний по утрам, и мы были бы в форме!" "Ага, - ядовито вторит голеностоп (дело дошло до каменной лестницы), - она думала, что суставы имеют отношение только к артриту…"
Бедный мой брат Осел! Как же скудно я тебя содержу. Запихиваю в центральную часть деликатесы – дескать, на и заткнись, а остальное…
"И между прочим, - сообщает мне мой измученный bottom, – вот эта складка на животе, о которой ты сокрушалась не далее как вчера вечером, признайся, разве она тебе сейчас хоть чем-то мешает?" "Она думает, что тело – это килограммы и сантиметры, - издеваются все и решительно заключают: - Дура!"

20-30
Ползаю по спаленке коттеджа, как муха с перебитыми крыльями и оторванными лапками. Поесть не успела – задержалась в пути. А в коттедже хозяева готовят ужин – запахи!.. Чего бы я сейчас не отдала за бутылку молока.
Сгорела. Какой там rain?!

Три русских мужика сидели у костерка перед палаткой на берегу Лох Ломонда. Моей радости от встречи с соотечественниками хватило ровно на пять минут, но очень хотелось чаю, который никак не закипал. Вот и задержалась.

О гендерном вопросе. Кокетливая испанка спрашивала в начале пути хозяина спортивного магазинчика (в его неписанные обязанности входит напутствовать walker’ов перед стартом):
- Что вы посоветуете женщине, путешествующей в одиночку?
Он добросовестно напрягся, подумал и сказал:

- Don’t be lazy in the morning. There should be people beyond you – in case you twist your ankle or something…

То есть не наскреб он у себя в сознании специальной угрозы по гендерному признаку. И people у него – источник security, а не угрозы.
Дважды мне довелось упоминать при русских мужиках о safety в UK. Раз в России и второй – здесь, сегодня. Оба раза наши русские мужики пыжились и нервно начинали меня запугивать, то ужасной статистикой изнасилований в UK, то жуткими аборигенами которые приезжают по выходным из Глазго грабить и жечь мирные деревни… И вот что я поняла. Он ХОЧЕТ, чтобы я боялась. Если точнее, они хотят, чтобы мы боялись. Безбоязненная и в дружеских отношениях с миром, я не влезаю в его парадигму, хуже – опрокидываю основы его самоуважения. Ведь, даже не годный ни на что, он оправдывает свое существование на этом свете тем, что "а зато, если надо, он может меня защитить". А если не надо? А если меня защищает закон? А если мне вообще никто не угрожает? Такая страна стала бы для него адом.

На несколько минут я погрузилась в выморочный русский антимир – страхов, подозрительности, харрасмента и пьяного фанфаронства. Загрузилась было, но вскоре the Way повлек меня дальше, и слева опять сверкал Лох-Ломонд, под деревом отдыхали две такие же припозднившиеся путешественницы, долговязый мужик упрямо лез в гору на горном велосипеде, а справа зеленый купол Бен Ломонда – величественная вершина парила в васильковом небе, и на душе снова стало легко.

17 июля.
За окном на сто голосов блеют овцы. Сегодня я ночую на ферме. Прелестная ферма, хорошая спальня, а главное – душ с мылом, губкой и шампунем. Жизнь!
Сегодня я простилась с Лох-Ломондом – гигантским серебряным осетром кельтских сказаний. Золотые и серебряные камни (кварцы с вкраплениями слюды). Этим слюдяным крошевом покрыто все, и в солнечном свете золотеет и серебрится. Особенно впечатляют серебряные бока гигантских валунов на берегу или лесных скал.
Да, о камнях. По ним пришлось попрыгать, помогая себе руками. Зато теперь я знаю, что такое scrambling.

Лейтмотив сегодняшнего перехода – первой его половины – "говорили же мне, оформляй медицинскую страховку…" Одну каменную лестницу, обрывавшуюся вниз среди скал, я даже сфотографировала. Потом отогнала от себя навязчивые мысли о последнем кадре в видеоряде и спустилась.

В принципе весь Way – отличная забава для матрасника, который на старости лет решил тряхнуть костями. (Это я сейчас, вытянув ноги на мягкой кроватке, так рассуждаю).

Summing кое-что up.
Для путешествия потребны выносливость, баланс и дыхание. За выносливость ставлю себе твердую четверку. Баланс значительно лучшеет на втором часу скачки по камням. Кроссовки – ошибкой было брать короткие. Щиколотка должна быть хорошо укреплена.
Носки могут быть любые хб, не обязательно антимозольные. Более того, у паршивеньких тонких есть то преимущество, что на привале их можно разложить и просушить. Я ношу с собой запасную пару, но пока она не понадобилась. Да, дырок в носках быть не должно. В отелях и барах, изредка встречающихся по дороге, walker’ы отсавляют обувь у входа и шлепают по коврам в одних носках.

Никаких ветровок, повязанных вокруг поясницы. Пот должен испаряться сквозь одежду как можно скорее, никаких горячих компрессов на хвосте. Достаточно того, что насквозь промокает футболка под рюкзаком, и во время остановок чувствуешь неприятный холодок вдоль позвоночника.
После привала первые минут пять идти не легче, а значительно тяжелее. Поэтому никаких передышек перед подъемом, только на вершинах, перед спуском.
Великое дело – поймать ритм. На нем развиваешь удивительную скорость при любом рельефе. Но есть свой риск, особенно на последней трети перехода, когда идти, поймав ритм, уже относительно легко, а глаз замылился и усталость берет свое, внимание притупляется. Да еще если кого-то обгоняешь или стараешься от кого-то оторваться. Вот тут и навернуться недолго или ушибить ногу. А ноги – это наше все, на данный момент.
В дороге надо пить. Как можно больше, как только захочется. С потом теряешь соли, необходимые для энергообмена. Надо восполнять. При малейшей жажде – за бутылку! Обливаться потом не так уж противно, если тело чистое.
Здешние ручьи в изобилии бегущие с гряды впечатляющих хребтов по правую руку, - источник прекрасной питьевой воды. Все walker’ы хлещут ее стаканами. Я только сегодня попробовала.

Значит, картина такая.
В долине, среди дивных зеленых гор, под голубым небом, бежит по сверкающим камням быстрый полноводный шубертовский ручеек, прихотливый, как бывают прихотливы только ручейки в мультиках. Вокруг него дубы, сплетаясь кронами, бросают отрадную тень на траву а) изумрудную, б) шелковую. Проверено, специально походила по ней босиком. Шелковая.
Возле этого неумолчного и прыгучего ручья, в тени дубов, на зеленой траве сижу я, полулежа под изумрудным пригорком, как на диване, ем сэндвич с беконом и запиваю водой, зачерпывая ее фляжкой из ручья. И одна мысль свербит: это сон. Так не бывает.

Да, не забыть: вдали, чуть ниже по склону – белокурые черномордые овечки…

Сейчас выскочит кролик и скажет что-то вроде: "Бедные мои ушки, как я опаздываю, что скажет герцогиня…"

Тень… Как ищешь ее для привала. Солнце палит, и хотя ветер прохладный, но влажная полутропическая растительность долины дышит жаром сильнее чем он – свежестью.

В самом начале пути, при выходе из Milngavie, встретила я необыкновенный дуб. В тот момент накрапывал дождик, и небо было в тучах. Я поговорила с дубом, передала привет от Сосны и попросила себе погоды в дорогу.
И вдруг в листве заиграло солнце. Именно в эту минуту оно нашло единственное оконце среди сплошных облаков. Это длилось не более секунды, но я так поняла, что дуб не отказал. И слово свое держит крепко. Вот уже третий день погода для здешних мест уникальная. Теперь даже если дожди зарядят, не страшно, самая топкая часть пути позади.

Пора спать. Фермеры – птички ранние, завтра завтрак в 7.

19 июля.
Tyndrym.

Вынула ноги из кроссовок и ахнула: гангрена! Но это была не гангрена, а носки, по 99 пенсов за две пары, темно синие. Носки не виноваты, я сама полезла с набитой сухой тропы в болото и провалилась по щиколотку.

Однако по порядку.
Короткие дни действительно коротки, переходы по 10 км. Вчера ночевала в Крианларихе – сказать особенно нечего. Деревня из десятка домов, кемпинга и пары ферм. Ощущение неизбывной тоски. Жить и работать я бы здесь не хотела. То ли дело – ферма в Бен Ломонде! Овцы, лошади, собаки. Хозяин – член союза заводчиков пастушьих собак, известный собачий тренер и постоянный член жюри на собачьих экзаменах. Шотландская овчарка – это профессионал, в ее глазах светятся три университетских диплома…

Сегодня в Tyndrym. С утра дождик – наконец-то нормальная шотландская погода, обрадовалась я. Не тут-то было, через час все высохло. Сегодняшняя часть пути необыкновенная. Я шла по "верхним этажам" гор как раз когда через них ползли облака. Все было misty. Невероятно, электрически фиолетов в этом тумане вереск, кричаще серы камни и зелена трава. Кругом – высота и глубина, вершины и дымка облаков придают этому вереску и камням почти невыносимую притягательность и смысл. Mist на вершине горы привел меня в экстатическое состояние, я жала лапы вереску, гладила камни и вообще резвилась, как баба яга в отпуске или недорожденная душа у себя дома.

Ближе к концу пути встретилось мне и еще одно чудо. Сначала просто шла в особенно тихом месте. Потом среди мхов, равномерно обрамленное низкими холмами, блеснуло зеркало воды. Именно зеркало – овальное, отполированное, холмы в нем удваивались вниз. Его покой был непоколебим. Оно тонуло в рыжем мху.

Надпись на придорожном камне была лаконична:

"The Legend of the Lost Sword".

Так вот куда умирающий Артур велел кинуть свой меч! Вот из каких тронутых дымкой вод поднялась таинственная рука той, что когда-то этот меч ему вручила…
Конечно, в Шотландии, и не только, на этот меч претендует почти любое озеро, но место было очень убедительным. И еще одно говорило в его пользу: в моем довольно подробном путеводителе об озере не было ни слова. Я заметила, что правильные места никогда не упоминаются в массовой продукции. Например, про Стоунхендж – этот новодел – знают все, про Avebury или Kilmarten – уже меньше, а поди спроси кого про Rollright stones…
Мне не удалось нарушить покой этой воды, хотя я честно пыталась. В результате – синие ноги, а до кромки так и не добралась.

У меня сегодня половина пути и административно-хозяйственный день в Tyndrym’е – это большая village: домов, наверное, сто, три улицы, два отеля…
Забронировала accommodation в Обане. Постирала. Гора чистых и сухих футболок и трусов. Счастье!
Пережила шок – проблему с карточкой. Местный банкомат отказался дать денег, Я задергалась, но тут оказалось, что банкомат Визу не обслуживает. В магазинах она работает исправно.
И все-таки любопытно, сколько на ней осталось…

Laundry – это незабываемый experience. Особенно сушка – барабан с огромной стеклянной дверцей, за которой прыгает и кривляется твое белье. Поразительно, что могут вытворять трусы и футболки в отсутствие хозяина.
Придумала способ бороться с утомительными подъемами. Как только он начинается, я начинаю отсчитывать шаги десятками, обещая себе, что через каждые сто отдыхаю. Часто подъемы заканчиваются раньше.

А вообще hill walking – это замечательная школа жизни здесь и сейчас. Потому что каждый веселый спуск означает неминуемый climb в ближайшем будущем.

26 июля
Улетаю из Эдинбурга. 4 часа до регистрации. Своего рода подарок, потому что перед этим долго ничего не записывала, то времени не было, то куража.
За три перехода до конца Пути навязался на мою голову какой-то малахольный англосакс:
"Вы не mind, если мы пойдем вместе?" Как я могла сказать: "я mind"? Хотя и надо было. Вдобавок он маялся животом. Скормила ему все свои таблетки. Держался правда героически, но все равно его присутствие съело у меня все удовольствие от путешествия между Glen of Orchy и Kingshous’ом через Rannoch Moor, от которого я ждала так много.
Не понимаю, почему, но по-настоящему я живу, общаюсь с окружающей средой и чувствую себя полноценно, только когда я иду одна. Иду себе, радуюсь, останавливаюсь, сажусь, ищу виды, фотографирую, думаю разные мысли, разговариваю с горами, камнями и деревьями. А в присутствии постороннего человека я просто иду ногами. И иногда обмениваюсь кретинскими репликами.

Называется это все – socializing. Англосакс примотался ко мне вовсе не потому, что я ему чем-то понравилась. Ему было просто плохо одному на дороге. По мере пути я узнала, что к компаниям и парам он приматываться не стал из деликатности – "they want to be together". А я типа, не want, потому как не может же нормальный человек want to be alone. На вопрос, а зачем он тогда поперся один, объяснил, что компании не нашлось, а сюда очень хотелось. И это для него своего рода challenge – взять и все равно пойти.

Что там такого challenging, я не поняла, потому что шанса не дойти ПРОСТО НЕТ. Ничто не может помешать человеку пройти 20 км за день по хорошей, очевидной, безопасной дороге. Из чего я заключила, что главный challenge заключался для него в being all by his own.

Вообще, socializing значит для здешнего народа очень много. Вспоминаю residential school с ее толпой незнакомых людей, которые с легкостью уселись вместе и затеяли общий разговор – тогда это меня потрясло и умилило. Как умиляло в начале пути и то, что все друг с другом здороваются. Происходит это так. Человек идет тебе навстречу (или обгоняет) – поравнялись – глазной контакт – улыбка – Hi! – и топаем дальше, каждый своей дорогой. Особенно это впечатляло при подъеме, а еще особенно – спуске на и с Conic Hill. Взмыленные, запыхавшиеся, с усилием волокущие вверх свои тела, а некоторые – и рюкзаки, walker’ы улыбались друг другу измученными улыбками, похожими на оскалы, а Hi звучало как выдох умирающего. Вот это self-control! – восхищалась я.

Но это был не self-control. Это был Его Величество Socializing. Заключается он в том, что тебе абсолютно отказано в праве не общаться, если рядом люди. (В ресторанчиках, стоило мне прекратить улыбаться и о чем-то задуматься, как официант осведомлялся, все ли ОК? Все ли понравилось? Но ведь нельзя одновременно думать и улыбаться. И вообще, отойдите от меня к чертовой матери, это мое лицо, какое хочу, такое и ношу!)

Еще в school я ощутила главное отличие свое от остальных – в худшую сторону, когда речь идет об учебе и управлении. Они target-minded. Думают четко, быстро и адресно. С ходу идентифицируют цель и формулируют средства. Там, где я буду копаться, добираться до корней, потому что мне интереснее "почему", чем "что делать". Причем такое глубокое, глобальное "почему". Для них важнее – достижение конкретного, надземного результата. Синхрония важнее диахронии. Представления о причинах и следствиях расположены на очень недлинной шкале и очень крупным планом. Это, конечно, страшно функционально в условиях target’а. Но как и зачем думать вне конкретного target’a, думать вообще – никто или почти никто здесь не представляет. Этого просто нет. В остутствие target’a жизнь должен наполнять socializing: глазной контакт, обмен улыбками, приветствиями и репликами с позитивным содержанием. Без этого, предоставленный сам себе, здешний человек, наверное, не сможет жить. Важнейшее место вечернего socializing’a – бары и пабы. Я с удовольствием ужинала в них одна, разглядывая тусующийся народ, но могла и обойтись сэндвичем в номере. Для Криса вечер в пабе был обязательным завершением дня (подозреваю – единственным решением жуткой проблемы, куда себя деть, когда делать нечего). И, когда мы пошли вместе, он тащился от возможности быть в пабе не в одиночку. Кстати, угощать друг друга выпивкой – одно из правил socializing’a, а не обязывающий подвиг галантности (бедная моя страна…).

На этом месте рукопись обрывается - автор опоздал на свой самолет, и приключения продолжались с участием свинцоворылых аэрофлотовских барби-герлз, кошмарной перспективы ночевать на полу зала, среди чумазых детей из беднейших стран третьего мира, пустой, как космическое пространство банковской карты, доброй Мари из Эйр Франс и внезапной пачки халявных ваучеров на а) ночевку в Мариотте, б) доставку в Мариотт и - что особенно запало в сердце - в) на два виски в баре Мариотта!
Переход от полного ничтожества к полному кайфу произошел так быстро и радикально, что виски навечно стал любимым напитком автора, а неизвестную мне Мари я всегда вспоминаю в своих молитвах.